 |
«ЭХО АФГАНА» «МЫ САМИ РАЗВОРОТИЛИ „МУРАВЕЙНИК“ МЕЖДУНАРОДНОГО ТЕРРОРИЗМА», — СЧИТАЕТ БЫВШИЙ КОМАНДУЮЩИЙ 40-Й АРМИЕЙ БОРИС ГРОМОВ 15 лет назад, 15 февраля 1989 года, генерал Борис Громов последним из ограниченного контингента советских войск покинул территорию Афганистана и доложил руководству страны, что боевые действия, длившиеся более 9 лет, завершены. Цели этой странной войны весьма смутно представляла даже верхушка СССР, принявшая решение о вводе войск в одну из самых непостижимых стран центральноазиатского региона. Накануне годовщины вывода войск из Афганистана корреспондент «Труда» взял интервью у бывшего командующего 40-й армии, а ныне губернатора Московской области, Героя Советского Союза Бориса Громова.
— Прошло полтора десятилетия со дня окончания афганской войны. Что-то изменилось в вашем отношении к тем событиям?
— Я считал и считаю, что мы тогда разворошили весь тот «муравейник», который ныне называют международным терроризмом. Не только в самом Афганистане, но и во всем регионе. Это было в высшей степени безответственное решение руководства СССР. Можно даже сказать резче — всему виной была мания величия лидеров Советского Союза. Однако не могу согласиться с теми, кто, давая оценку событиям в Афганистане, норовит всю вину взвалить на военных и прежде всего на 40-ю армию. Думаю, действуй наши войска там так же, как части Российской армии в первой чеченской кампании, последствия были бы значительно серьезнее. То есть, если бы мы в Афганистане размахивали мечом направо и налево, не соображая, что делаем, то и потерь имели бы значительно больше, и политическая ситуация складывалась по-иному. Перед нами ведь не стояла задача победить в той войне. Помимо боевых действий, которые вела 40-я армия в Афганистане, советские люди оставили и добрый след: строили больницы, школы, дороги, заводы и фабрики открывали. До 60 процентов тех наших задач в этой стране можно назвать миротворческими. Афганцы этого не забыли.
— Вы хотите сказать, что, несмотря на девять лет войны, у афганцев сохранились к нам какие-то добрые чувства?
— Недавно я получил от руководства этой страны приглашение посетить Афганистан. А вплоть до гибели Ахмад-Шаха Масуда поддерживал с ним тесные отношения. Можно даже сказать, что мы дружили. Собирались вместе провести в Москве встречу военачальников всего мира, принимавших участие в вооруженных конфликтах после второй мировой войны. Хотели, чтобы там прозвучало заявление, а вернее, призыв: не надо идти по пути вооруженного насилия — все можно и надо решать мирным путем.
— Судя по тому, как американцы проводят «демократизацию» Ирака, по развитию событий в Афганистане, Чечне, да и по далеко не единственной недавней трагедии в Москве, подобное заявление сейчас прозвучало бы очень актуально. Неужели «афганские уроки» забыты напрочь?
— Когда я услышал о взрыве в метро, то сразу подумал, как все взаимосвязано. Вначале был ввод войск в Афганистан для «защиты завоеваний апрельской революции», потом мы ринулись в Чечню, чтобы «защитить народ от режима Дудаева», теперь приходится прибегать к самым жестким мерам, чтобы обуздать террористов. Но страдают-то всегда простые мирные люди, которым не до «высоких материй». А те, кто принимает решения, остаются, как правило, в стороне. Мне как военному человеку смешно слышать, что для обуздания Дудаева надо было затевать вооруженный конфликт. Россия все-таки не африканская страна. Даже в ;4-м году у нас имелись мощные спецслужбы, которые могли бы заняться генералом-сепаратистом, не прибегая к помощи армии. Но уроки афганской войны учтены не были, пролилась кровь, мирное население сильно пострадало, и теперь мы имеем то, что имеем.
— Что в Афганистане для вас было самым тяжелым?
— Самым страшным было каждый день заходить в служебный кабинет и ждать доклада — где и сколько человек за сутки убиты. К этому привыкнуть так и не смог. У ветеранов войны в Афганистане есть традиция — третий тост мы всегда поднимаем за тех, кто не вернулся. Это невероятно тяжело — сознавать, что ты первый в ответе за ребят, которые погибли.
— Честно говоря, думал, что самим тяжким для вас был период вывода войск.
— Трудно было осуществить не сам вывод, а подготовиться к нему. Непрерывно шла разведка, бесконечно уточнялось планирование. И это естественно — только зная, что ожидать от противоборствующей стороны, мы могли просчитать свои действия шаг за шагом. Правда, больше «сюрпризов» нам преподносили свои, а не чужие. Глава Афганистана Наджибулла настаивал, чтобы в Кабуле и на основных дорогах для охраны было оставлено не менее 30 тысяч советских солдат и офицеров. Ему вторил Эдуард Шеварднадзе, роль которого в той войне вообще оцениваю как крайне негативную. Я был решительно против. Где-то с 85-го у всех, кто воевал там, уже созрело твердое убеждение: чем быстрей мы оттуда уйдем, тем лучше. Поэтому старались по мере сил приблизить этот день. Однако палки в колеса нам вставляли серьезные. Я должен был улететь из Кабула в конце ноября, а покинул его лишь за неделю до окончания вывода. Дело доходило и до прямых провокаций. Уже не секрет, что еще до вывода мы договорились с крупными полевыми командирами о так называемом нейтралитете: мы их не трогаем — они нас. Естественно, в первую очередь договорились с Ахмад-Шахом. Неожиданно получаю из Москвы приказ нанести артиллерийский удар по его позициям. Причем даже цели расписали — с координатами. Якобы на нас готовятся напасть. Но мы уже опытными были: удар нанесли по пустым ущельям. Нас для чего-то пытались столкнуть лбами. Могла пролиться большая кровь.
— Правда ли, что в Афганистане проще всего было усмирить полевого командира, купив его? А перед выводом вы якобы снабжали бывших врагов оружием, боевой техникой и боеприпасами в обмен на лояльность?
— Не мы придумали, что в азиатских регионах наиболее эффективной является работа с местными лидерами, полевыми командирами, религиозными вождями. В том числе и подкуп их. У меня как у командующего была соответствующая статья расходов на эти цели. Подобные статьи были у руководства разведки и контрразведки. Технику мы оставляли, но не полевым командирам, а афганской армии. Она тогда была достаточно боеспособной. Моджахедам оружие не передавалось никогда. Мы же понимали, что стрелять из него будут в нас.
— После вывода войск и вас, и руководство СССР обвиняли в том, что Наджибулла его соратники были просто брошены на «съедение» талибам?
— Что значит «брошены»? Наджибулла как президент Афганистана был обязан руководить своей страной, своим народом. Армия у него, повторю, была подготовлена и вооружена нормально, боеприпасов мы оставили ей достаточно. И примерно полтора года после вывода наших войск власть в Кабуле держалась — мы оказывали режиму Наджибуллы и дипломатическую, и военно-техническую помощь. Но с распадом СССР в конце 91-го руководство уже Российской Федерации действительно бросило Наджибуллу на произвол судьбы, расторгнув в одностороннем порядке все существовавшие соглашения.
— На произвол судьбы бросили не только бывших союзников, но и многих ветеранов-афганцев.
— Практически до конца 90-х руководство страны мало интересовалось, как и на что живут ветераны боевых действий в Афганистане. Многие из них, особенно инвалиды, влачили жалкое существование, спивались, умирали от безысходности. Сейчас положение немного выправилось. Региональные, муниципальные власти, да и само государство заботу о ветеранах Афганистана, Чечни, других «горячих точек» проявлять стало не только на словах. Окрепли организационно и материально различные общественные объединения ветеранов. Наше «Боевое братство», к примеру, сегодня насчитывает более полутора миллионов членов. И мы можем отправить потерявших здоровье ветеранов на лечение, помочь семьям погибших. А вообще проблема эта от окончательно решения пока далека.
12.02.2004, Владимир Гаврилов, Tруд-7.
Вверх
|
|
